Додонов в мире эмоций читать онлайн. Эмоции и чувства

М., Политиздат, 1978. 272 с. (Над чем работают, о чем спорят философы).

Книга кандидата психологических наук, до­цента Симферопольского государственного уни­верситета В. И. Додонова рассматривает пробле­му эмоций в своеобразном ракурсе - с точки зрения теории ценностей. Автор выдвигает и обосновывает положение об эмоциональной на­правленности личности как специфической для каждого человека потребности в эмоциональных переживаниях, показывает, что человек проявля­ется как личность прежде всего в активной, мировоззренчески и эмоционально направленной деятельности.

Работа адресована читателям, интересующимся философскими и психологическими проблемами.

ВВЕДЕНИЕ 1

Глава I. Эмоции в системе ценностей 7

1. Эмоции и их функции 7

2. Проблема ценности эмоций и гедонистические теории поведения 17

3. Потребность в эмоциональном насыщении как природная основа ценности эмоций 21

4. Классификация эмоций и типов эмоциональной направленности личности 30

Глава II. Эмоции и склонности 36

1. Счастье, эмоции и деятельность 36

2. Интересы 41

3. Мечты 47

4. Воспоминания 51

5. Компонентный анализ эмоционального содержания интересов, мечтаний и воспоминаний человека 56

Глава III. Эмоциональные типы личности 59

1. Общий подход к психологической классификации индивидов 59

2. Типологические проявления эмоциональной направленности личности 61

3. Эмоциональные типы, типичность и гармоническое развитие личности 68

4. Эмоциональная и мировоззренческая направленность в их единстве и взаимодействии 74

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 76

Введение

“...Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек”, - заметил Гегель, имея в виду запоздалый приход ис­торической мудрости.

Примеряя к малому то, что сказано о большом, удостоверить меткость этого изре­чения мог бы и любой исследователь, В на­учной работе тоже не часто удается прийти к постановкеи решению какой-либо новой проблемы кратчайшим, прямым путем. Ло­гика и психология мышления никогда пол­ностью не совпадают. Той последовательной цепи изысканий, суждений и умозаключе­ний, которую исследователь представляет на суд общественности в законченной работе, обычно не бывает в его действительных по­исках; последние являются, так сказать, ча­стным делом ученого, и он редко о них упо­минает. Автор этой книги тоже не собира­ется водить читателей по лабиринтам своих мыслей. Но все же хотелось бы рассказать, “откуда все пошло”. Тем более, что “все пошло” от фактов, с которыми, вероятно, стал­кивались многие.

Внешне они очень разные, эти факты. Возьмем хотя бы такой.

“Я был склонен к грусти, к элегии, - все это было в рассказах Бунина, - пишет о себе молодой советский прозаик Виктор Ли­хоносов.- И всегда была в его вещах мело­дия, тот “звук”, без которого - сам призна­вался - он не мог написать первую строчку. Так вот музыка, тон, протяженность совпа­дали с настроем моей души, - и это правда, это не громкие слова. Поэтому я принимал Бунина как родного” 1 .

Это признание В. Лихоносова остановило на себе внимание потому, что чувство, звуча­ния произведения “в ладя собственной душе было еще со школьных лет хорошо знакомо и мне. Ориентируясь на него, помнится, уда­валось без ошибки выбирать интересную книгу, прочитав какой-нибудь абзац на лю­бой, наугад раскрытой ее странице.

Нечто подобное происходило и с вос­приятием людей, событий, природы. С одной стороны, были просто хорошие люди, при­ятные события, красивые пейзажи. С дру­гой, встречались одни, другие и третьи, по поводу которых хотелось по-пушкински: вос­кликнуть: "Это я!", выражая трудно переда­ваемое ощущение странной родственности воспринимаемого каким-то тайным “стру­нам своего сердца”, совпадения их мелодии с его мелодией.

1 В. Лихоносов, Элегия. М., 1976, стр. 3-4.

Если читатель не замечал за собой того же самого, пусть присмотрится - заметит. Ведь это присуще каждому - одному в боль­шей, другому в меньшей степени.

Загадка этого ощущения родственности некоторых явлений и ситуаций каким-то собственным, неясно осознаваемым духов­ным устремлениям занимала нас многие го­ды. Нас интересовала природа того общего, что наше чувство обнаруживало подчас в совсем далеких друг от друга вещах и не находило в совсем близких...

Много позднее, читая курс психологии в педагогическом институте, я провел со сту­дентами следующий эксперимент: предложил им классифицировать слова: поцелуй, тара­кан, соловей и кашель. Оказалось, что это, как будто бы совсем несложное задание раз­ные студенты выполнили совершенно раз­личным образом. Часть из них представила классификацию: 1) поцелуй, кашель; 2) со­ловей, таракан. Другая сгруппировала эти слова совсем иначе: 1) соловей, поцелуй; 2) таракан, кашель. Первые при этом ссы­лались на то, что “поцелуй” и “кашель” представляют собой действия, а “соловей” и “таракан” - объекты, живые существа. Вто­рые мотивировали свое решение тем, что “соловей” и “поцелуй” приятны, а “тара­кан” и “кашель”, наоборот, вызывают чув­ство брезгливости. Однако спора между “классификаторами” о правильности той и другой разбивки слов на группы не возникло: “Вообще-то, сгруппировать эти слова можно и так и этак”, - согласились они. Дальнейшие опыты показали, что “эмо­циональная классификация” явлений, как мы сначала назвали классификацию второго типа, идет много дальше подразделения ве­щей на “приятные” и “неприятные”. Вну­три каждого из таких подразделений есть свои “рубрики”. Герой и знамя, розы и сти­хи, шампиньоны и ботинки были разнесены нашими испытуемыми по разным группам не потому, что здесь, как в первом случае, отделялось привлекательное от непривлека­тельного, а потому, что все классифициро­ванные объекты были по-разному хороши и ценны.

Так впервые наглядно предстали две теоретически выделенные философами фор­мы деления явлений действительности: поня­тийная и ценностная. Постепенно стало ясно и другое: то общее, что объединяет разные яв­ления по их эмоциональному “звучанию” и соответствию последнего тому “звуку”, ко­торый субъект находит в своей собственной “душе”, тоже есть ценность, хотя и совер­шенно особого вида. В дальнейшем пришло убеждение, что как раз она создает очень важную линию ценностных ориентации лич­ности, в значительной мере определяющую такие явления, как интересы и мечты чело­века, его мироощущение, его представление о счастье.

О сущности этой ценности, о ее месте в мотивационной структуре деятельности, о склонностях людей, их особых запросах к жизни, наконец, об их типах в зависимости от общего “эмоционального лейтмотива”

проявлений их личности и пойдет главным образом речь в этой книге.

Как и в каждой работе, в предлагаемой читателю книге помимо текста будет опре­деленный подтекст - в данном случае об­щие теоретические позиции автора в пони­мании человека, механизма его активности, его ценностей и ценностных ориентации. Подробно излагать эти позиции здесь нет ни возможности, ни необходимости. Но совсем умолчать о них тоже было бы неверным, потому что это помешало бы читателю пра­вильно разобраться в той системе понятий, которая далее будет использована. Постара­емся поэтому хотя бы эскизно наметить об­щие теоретические координаты нашей спе­циальной концепции.

Прежде всего сориентируемся в некото­рых аксиологических проблемах, то есть проблемах теории ценностей.

Как известно, всех философов-марксис­тов, занимающихся вопросами аксиологии, в противоположность многим буржуазным теоретикам, объединяет признание того, что зачисление людьми тех или иных явлений материальной или духовной действительно­сти в разряд ценностей имеет под собой объективные основания.

“Ценности, - подчеркивает С. Л. Рубин­штейн, - ...производны от соотношения мира и человека, выражая то, чтб в мире, вклю­чая и то, что создает человек в процессе истории, значимо для человека” 1 .

1 С. Л. Рубинштейн. Проблемы общей психоло­гии. М., 1973, стр. 369.

Вместе с тем и в марксистской аксиоло­гии понятие “ценность” трактуется не впол­не однозначно. Одни авторы считают ценно­сти неотделимыми от оценок, рассматривая те и другие как носителей “двуплановой ин­формации объективно-субъективного содер­жания” 1 . Другие полагают, что “ценность нельзя рассматривать как результат оцени­вающего сознания, она существует объек­тивно” 2 .

Думается, что это столкновение двух позиций не может быть разрешено простым преодолением какой-либо одной из них как ошибочной. И в этой связи методологически оправданным представляется поставить воп­рос о разграничении фактических и призна­ваемых ценностей.

В “ранг” признаваемых ценностей пред­мет или явление “возводятся” оценкой со стороны того или иного лица, класса или всего человечества. Только признаваемая ценность способна выполнять важнейшую ценностную функцию - функцию ориентира при формировании человеком решения о том или ином поведении. Явления же, не получившие никакой оценки, как бы вовсе не существуют для субъекта деятельности, даже если и оказывают на него исподволь определенное влияние.

Однако ценность не есть нечто не подле­жащее обсуждению. О ценностях можно и

1 М. С.Каган. Лекции по марксистско-ленин­ской эстетике. Л., 1971, стр. 89.

2 М. В. Демин. Проблемы теории личности. М., 1977, стр. 124.

нужно спорить. Одни признаваемые ценно­сти поддаются доказательной защите, дру­гие - доказательному развенчанию. Одни из них оказываются истинными, другие - ложными. Но это как раз и означает, что кроме признаваемой ценности существует еще фактическая ценность (хотя, подчерк­нем снова, в качестве мотивов поведения 1 могут выступать только признаваемые цен­ности, причем совершенно независимо от того, истинны они или ложны).

Глубинной основой разграничения фак­тических и признаваемых ценностей явля­ется характер понятия “потребность”, по отношению к которой определяется зна­чимость для людей тех или иных физи­ческих и духовных объектов. Словом “по­требности” в научной литературе обоз­начают:

1) объективные нужды людей в опреде­ленных условиях, обеспечивающих их жизнь и развитие;

2) фундаментальные свойства личности, имеющие тенденцию определять ее отноше­ние к действительности и собственным обя­занностям, в конечном итоге - определять образ ее жизни и деятельности;

3) определенные состояния психики че­ловека, отражающие недостаток веществ,

1 Следуя в трактовке мотива в основном точке зрения А. Н. Леонтьева, мы будем понимать его как ценность, рассматриваемую по отношению к той деятельности, которая направлена на утверж­дение этой ценности или овладение ею.

энергии и других факторов, необходимых для нормального функционирования челове­ка как живого организма и личности.

Важно подчеркнуть, что за каждой из этих трех дефиниций стоит своя реальность. В первом случае это, так сказать, диктат со стороны объективных законов природы и общества, неподчинение которому грозит человеку физической и духовной деграда­цией или даже смертью. Во втором - отра­жение этого диктата в сложившихся “меха­низмах” активности личности, определяю­щих ее жизненные запросы. В третьем - чувственные сигналы в “инстанцию созна­ния” о том, что в удовлетворении этих запросов наступила нежелательная задер­жка.

Поскольку во всех трех случаях мы сталкиваемся с действительно существую­щими фактами, бессмысленно спорить, ка­кое представление о потребности является правильным. Здесь можно разве что усло­виться ввести во избежание путаницы раз­граничительную терминологию (например: нужда - потребность - потребностное со­стояние). Но это вопрос не принципиаль­ный. Другое дело - правильное соотноше­ние трех указанных содержаний понятия “потребность” с иными психологическими понятиями и представлениями. Несомненно, в частности, что понятие “фактическая цен­ность” определяется соответствием предме­та или явления понятию потребности как объективной нужды, а не нужды понимае­мой или переживаемой субъектом.

Такова наша позиция по вопросу о двух статусах понятия “ценность”, В этой работе, впрочем, как правило, речь будет идти толь­ко о признаваемых положительных ценно­стях, называемых в таких случаях просто ценностями, что соответствует наиболее об­щей традиции использования данного тер­мина. При этом, опять-таки в соответ­ствии с традицией, слово “ценность” будет прилагаться как к явлению в целом, так и к одному лишь его ценностному каче­ству (сравните, например, выражения: “искусство - ценность” и “ценность искусства”).

Другой, еще более сложный вопрос, до которому необходимо уже здесь высказать свои взгляды, - это вопрос о ценностных ориентациях человека и о тех “механизмах” его активности, в которых эти ориентации закреплены.

Ориентация человека на определенные ценности может возникнуть только в результате их предварительного признания (положительной оценки - рациональной или эмоциональной). Однако одного этого мало. Для каждого из нас существует масса объектов, которые мы признаем как ценности, но которые тем не менее существенного влияния на нашу деятельность не оказыва­ют. Об ориентации на ту или иную ценность можно говорить только тогда, когда субъект так или иначе “запроектировал” в своем сознании (или “подсознании”) овладение ею. А это человек делает, учитывая не только свои потребности, но и свои возможности. Формирование ценностных ориентации - сложный процесс, в который включена, в ча­стности, и самооценка индивидуума.

Надо также иметь в виду, что для кон­кретной личности нет того обязательного движения от потребности к ценностям и ценностным ориентациям , которые сущест­вуют для человечества в целом. Для отдель­ного субъекта путь в ряде случаев может быть и прямо противоположным: перенимая от окружающих людей взгляд на нечто как на ценность, достойную того, чтобы на нее ориентироваться в своем поведении и дея­тельности, человек может тем самым закла­дывать в себе основы потребности, которой раньше у него не было.

Тем не менее, для того чтобы по-настоя­щему разобраться в далеко не единообраз­ном характере ценностных ориентации, не­обходимо рассмотреть те внутренние обра­зования личности, в которых эти ориента­ции или предпосылки к ним могут быть так или иначе закреплены. Лучше всего это рассмотрение начать с еще более широкого вопроса об источниках активности людей.

При абстрактном рассмотрении проблемы источник активности людей можно видеть в их объективных нуждах. Человечество для своего развития нуждается, например, в ос­воении новых пространств, в совершенство­вании техники, в росте производства, в вы­работке новых, все более прогрессивных форм общественной жизни и т. д. Это, в об­щем, и определяет направление активности людей, некоторую суммарную составляющую их индивидуальных устремлений. Од­нако реализация объективных требований жизни в действиях людей происходит не ав­томатически, а через отражение этого им­ператива необходимости в свойствах самого их организма и личности 1 . Поскольку, на­пример, жизнь невозможна без удержания и развития антиэнтропийных состояний за счет увеличения энтропии веществ окру­жающей среды, то потребностью организма является соответствующая жизнедеятель­ность. Для личности в свою очередь такой потребностью может стать потребность бо­роться за лучшее переустройство общества или за укрепление прогрессивного общест­венного строя.

Полагаем, что именно такие потребно­сти-свойства и надо рассматривать как ме­ханизмы, направляющие нашу активность на овладение определенными ценностями.) Подробно эта точка зрения была обоснована в статье “Потребности, отношения и на­правленность личности” 2 , все положения и аргументы которой мы излагать сейчас не станем. Скажем только, что в результате осуществленного в ней анализа потребнос­тей-свойств был сделан вывод, что наиболее правильно их сущность раскрывается через понятие “программа жизнедеятельности”.

1 Это не то же самое, что отражение такого императива в сознании. В сознании отражаются и объективные нужды и субъективные потребности человека, благодаря чему личность обретает спо­собность к известной корректировке последних.

2 См. “Вопросы психологии”, 1973, № 5.

В таких программах “потребности в потреб­лении” всегда являются лишь оборотной стороной “потребностей созидания” . Так,

“пищевая потребность” есть лишь следствие потребности “в производстве собственного тела” 1 .

Этот взгляд на организацию активности организма и личности вполне согласуется и с мнением представителей естественных наук. Согласно П. К. Анохину, например, “организм как открытая система активно ищет для своих “входов” точно запрограмми­рованных ее обменом веществ недостающих компонентов” 2 . По мнению Н. П. Дубинина, “программа для человека”, которая “зада­ется при воспитании... формирует поведение [его] в семье и обществе” 3 . Закрепившиеся, устойчивые программы жизнедеятельности человека постоянно дополняются экстренно образуемыми временными программами (“квази-потребностями”, по Курту Левину), учитывающими специфику тех ситуаций, в которых приходится реализовывать основ-

1 “Потребление есть непосредственно так­же и производство... - пишет по этому поводу К. Маркс- Что, например, в процессе питания, представляющем собой одну из форм потребления, человек производит свое собственное тело, - это ясно: но это же имеет силу и относительно вся­кого другого вида потребления, который с той или другой стороны, каждый в своем роде, производит человека” (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. I, стр. 27).

2 “Философские проблемы биологии”. М., 1973, стр. 95.

3 Там же, стр. 65.

ные программы. Так, например, основная Программа снабжения организма кислородом, осуществляемая обычно автоматически, до­полняется программой определенных осоз­нанных действий, если дышать человеку ста­новится явно трудно. В этих случаях возника­ет потребность открыть форточку или выйти из душного помещения на улицу и т. д. Толчок для развертывания цепи познавательных, эмоциональных и волевых процессов, необходимых для формирования в нашем мозгу дополнительных программ жизнедеятельности, дают потребностные состояния . По­следние, таким образом, непосредственно отражают не объективные нужды человека, как это часто утверждается, а ход реализации его программ-потребностей, которые сами формируются в конечном счете в результате отражения его объективных нужд. Состояния нуждаемости, как уже отмечалось, есть сигнал того, что осуществление этих программ почему-либо приостановилось и требуется принятие срочных мер, чтобы исправить положение. Поэтому одна и та же потребность человека (например, пищевая) дает о себе знать через трудно определимое множество разных потребностных состоя­ний: одно - когда человек давно не ел; дру­гое - когда он переел; третье - когда он съел не то, что надо, и т. д.

Формируемые в ответ на такие сигналы дополнительные программы поведения в об­щем ведут себя так же, как и основные, и в свою очередь могут потребностно пережи­ваться и дополняться вторичными “программными достройками”. Однако в отличие от основных программ-потребностей временные программы (намерения, “квази-потребнос­ти”) живут недолго и стираются мозгом тот­час после их реализации.

В соответствии с такими механизмами нашей активности можно выделить два пер­вых вида ценностных ориентации человека: простые ценностные ориентации, определяе­мые устойчивыми потребностями, и гасну­щие ценностные ориентации, определяемые временными программами-потребностями.

В механизме дополнения постоянной программы-потребности временной особен­но важную роль играют рождаемые первой оценочные отношения к создавшейся ситуа­ции и включенным в нее объектам. Такого рода отношения чаще всего, выполнив свою роль, угасают. Но в определенных случаях (при очень интенсивном или неоднократном их переживании) они могут закрепиться в личности и эмансипироваться от породив­шей их потребности. Такие эмансипирован­ные отношения, подобно следам прошлых восприятий, могут пребывать как в потенци­альном, так и актуальном состояниях. В по­следнее состояние их приводит повторная встреча с объектом, когда-то уже стоявшим в определенном объективном отношении к потребностям человека, а теперь “пробуж­дающим” отразившую их тогда эмоцию уже вне реальной связи с этими потребностями. Тем не менее актуализация таких эманси­пированных отношений способна также вы­звать у человека определенные ценностные ориентации, которые назовем воспроизводымыми. Они не носят постоянного характера, как ориентации, за которыми стоит закрепленная потребность, но и не являются одно­разовыми как гаснущие ценностные ориен­тации.

Наконец, последний вид ценностных ори­ентации возникает на следующей основе. Определенные субъективные отношения че­ловека (как психологические, оценочные, так и практические, действенные) могут не только эмансипироваться от поро­дивших их объективных потребностей, но и постепенно стать для личности самодовлею­щей ценностью. В этом случае индивид спе­циально программирует осуществление та­ких “ценных отношений” на будущее.

Программы отношений человека к дейст­вительности (или, что то же самое, потреб­ности в определенном отношении к ней) мо­гут иметь разную форму.

В убеждении программа отношения человека к действительности выражена в форме эмоционально окрашенного вербаль­ного самонаказа: “Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так...” В идеале -в фор­ме наглядного примера: сделав своим идеа­лом П. Корчагина, юноша старается так же относиться к своему народу, товарищам, тру­ду и трудностям, как и он. В интересе в форме представления о предмете и дея­тельности, посредством которых данное от­ношение к миру может актуализироваться и реализоваться. Но во всех этих случаях мы сталкиваемся не просто с устойчивым отношением человека к чему-либо; а именно с запрограммированной установкой на такое отношение, за которое он готов бороться не только с другими, но и с самим собой. Про­сто закрепившееся эмансипированное отно­шение - реактивно (отзывчивость). Потреб­ность в отношении активна (стремление по­могать людям).

Важной особенностью таких зафиксиро­ванных в программах личности ориентации человека на те или иные отношения к миру является то, что эти ориентации часто мас­кируют свою сущность, проявляясь внешне через ориентации на определенные предмет­ные ценности как средства осуществления “ценных отношений” и при поверхностном взгляде могут быть смешаны с простыми ориентациями. Однако в действительности эти два вида ценностных ориентации так же разнятся друг от друга, как разнится, ска­жем, направленность помыслов на пищу у гурмана и у изголодавшегося человека.

Для лучшего понимания особенностей предметных ориентации, создаваемых по­требностями в отношении, рассмотрим сле­дующий пример.

Коллекционер картин (как, впрочем, и всякий иной коллекционер) непосредствен­но ориентирован как будто бы на вполне материальные объекты. Но эти материаль­ные объекты, разумеется, ценны для него не своими материальными качествами, а спо­собностью возбуждать у него эстетические переживания. Кроме того, сама “охота” за полотнами живописи (репродукциями, марками и т. п.), равно как и изучение, разме­щение и демонстрация своих приобретений, представляет для коллекционера способ осу­ществления целого ряда других возможных ценных для него отношений к действитель­ности - начиная с познавательных и кончая отношениями самоутверждения. Коллекцио­нер потому и “ненасытен” в своей деятель­ности, что, приобретая материальные ценно­сти, он, по существу, удовлетворяет потреб­ность в определенных отношениях к миру. И удовлетворяет именно до тех пор, пока приобретает, изучает, обрабатывает, демон­стрирует, - одним словом, действует, ибо отношение по своей природе процессуалъно, оно есть психическая и практическая дея тельность.

В последние годы в психологии все чаще стали говорить об особой категории “ненасыщаемых” потребностей; однако, если вду­маться, это выражение не является точным с содержательной точки зрения. Всякая ис­тинная (не “квази-”) потребность одновре­менно и ненасыщаема (в том смысле, что ее нельзя однажды удовлетворить раз и на­всегда, а необходимо постоянно или систе­матически удовлетворять) и насыщаема, ибо для истинной потребности возможна та­кая степень удовлетворения на данный мо­мент, за которой уже последует перенасы­щение. Впечатление же не насыщав мости некоторых потребностей создается вследст­вие того, что они удовлетворяются лишь “ценным отношением”, а последнее, чтобы существовать, должно непрестанно вовлекать в свою сферу все новый и новый круг объектов. Поэтому если естественную по­требность в ее связи с удовлетворяющими ее ценностями можно сравнить с ровно горя­щим огоньком свечи, то “потребность в от­ношении” надо уподобить пламени пожара, перебрасывающегося с одного объекта на другой и оттого при подходящих условиях без конца расширяющего радиус своего дей­ствия.

То же самое верно и по отношению к разным видам деятельности людей. Возьмем в качестве примера хотя бы Островского-Корчагина (автор так слит со своим героем, что не хочется их разъединять). Борьба с белогвардейцами в рядах красной конницы, участие в строительстве железной дороги, партийная работа, литература - последова­тельная ориентация молодого коммуниста на все эти совершенно разные формы дея­тельности была для него исполнением одной и той же программы отношения к жизни: борьбе за освобождение человечества.

Ценностные ориентации, создаваемые по­требностями в отношении, мы будем назы­вать проникающими ориентациями , поскольку одна и та же ориентация этого вида может выражать себя, проникая в очень раз­ные сферы материальных и духовных объ­ектов и деятельностей. Проникающие ориентации - наиболее важный вид ценностных ориентации. Именно они в своей соподчиненности и скоординированности друг с другом образуют, по нашему мнению, тот ве­дущий компонент в структуре личности, ко-

торый следует характеризовать как ее направленность.

Направленность личности имеет две сто­роны: морально-мировоззренческую и эмо­циональную . Первая из них, по существу, уже рассмотрена во многих работах, напри­мер в тех, где исследовались коллективисти­ческий и индивидуалистический типы на­правленности 1 . Вторая сторона, связанная с ориентацией личности на определенное ка­чество отношений-переживаний, будет рас­смотрена в данной книге.

Выделяя эти две стороны проблемы, сле­дует, однако, помнить, что они расчленяют­ся лишь в абстракции, а реально направлен­ность личности есть единое сложное образо­вание психической сферы человека, обуслов­ливающее не реактивное, а активное пове­дение индивидуума, внутреннее единство и последовательность его целей, преодолеваю­щее случайности жизненных ситуаций. Именно благодаря этому решающему компо­ненту - своей направленности - зрелая лич­ность (если воспользоваться сравнением) становится похожей не на щепку, плыву­щую по течению, а на корабль, который воп­реки бурям и ураганам, твердо идет своим курсом.

Мы кратко описали тот концептуальный “подтекст”, в рамках которого станем рас-

1 См. Л. И, Божович. Личность и ее формиро­вание в детском возрасте. М., 1968; Т. Е. Конни­кова. Формирование общественной направленности личности как педагогическая проблема.- В сб.: “О нравственном воспитании школьника”. Л., 1968.

сматривать специально, интересующую нас разновидность проникающих ценностных ориентации - ориентацию людей на опреде­ленные переживания, придающие дополни­тельную ценность вызывающим их объек­там и деятельностям.

Впервые приступая к исследованиям та­кого плана, мы стремились охватить весь ос­новной круг относящихся к этой проблеме вопросов, следствием чего является извест­ная фрагментарность их изложения. Но вы­звано это осознанной необходимостью рас­смотреть выделенную линию мотивации че­ловеческого поведения в возможно большем числе важнейших связей и опосредствова­нии, без чего, как учил В. И. Ленин, нельзя уберечься от односторонностей, преувеличе­ний и принципиальных ошибок в понимании сложного явления.

Привет тебе, Читатель!

Я очень давно хотела написать в блоге про эмоции. Эмоции.. что лично вы вкладываете в это слово? Умеете ли вы быть искренними в своих эмоциях? Стесняетесь ли вы своих истинных эмоций? Скрываете ли вы их? Как лично вы настраиваете контакт со своими эмоциями?

Для меня тема эмоций всегда была интересной. Потому что я очень эмоциональный человек. Слишком. И порой мне это очень мешало. До того, как я получила второе высшее образование, я не особо умела быть эффективной в проявлении эмоций. После получения своего личного жизненного опыта, своих грабелек, на которые я наступала пару-тройку раз, а также после изучения этой темы на психфаке, в рамках второго высшего образования, я «подредактировала» свое отношение к теме эмоций. Нет, это не значит, что я стала менее эмоциональным человеком (что в ком есть – то есть, гены – это мощнейшее, что в нас есть, и если твоя мама – оч.эмоциональный человек – в силу генов ты сам – эмоционален), но я осознанно стараюсь проявлять теперь свои эмоции. И в общении с эмоционально близкими людьми – даю волю эмоциям; в общении с людьми эмоционально-дистантными (не эмоц-ми, в принципе) – дозирую, сдерживаю и даю их порционно. То есть даю эмоции туда, где их могут принять безусловно. И не даю или даю минимально туда, где они не нужны . Да. Это требует от меня сил и самоконтроля, но такова жизнь взрослого, осознанного человека – контролируй себя и будь лично ответственным за всё происходящее в твоей жизни.

Б.И. Додонов рассматривал эмоции в связи с потребностями, при этом считал, что на определенном этапе развития деятельности эмоция отделяется от потребности, с которой первоначально была связана, и становится для человека самоценной – то есть Человек начинает осуществлять деятельность не для получения конкретного результата, а для того, чтобы получить эмоции определенного качества.

На основе этой классификации Б.И. Додонов вводит новое понятие — общая эмоциональная направленность личности – она определяется преобладанием одного из типов ценностных эмоций. То есть «чистых» типов нет, но какой-то один, пару видов – преобладают. Очень важно понять, а какой именно у вас вид ценностных эмоций преобладает, так как общая эмоциональная направленность личности – это то, что определяет многие особенности эмоциональной сферы человека , и, в свою очередь, может обуславливать выбор вида деятельности, профессию, хобби, выбор партнера, представление о счастье, мироощущение в целом.

Согласитесь, что в этом контексте очень важно знать свою общую эмоциональную направленность?!

В этом ключе стоит поговорить о нехватке эмоций. Я не буду использовать специальные психологические термины и скажу просто, что эмоций может не хватать количественно и качественно . Именно качественную нехватку эмоций человек переживает сложнее, чем количественную. Причины этого могут быть разными:

— Бывает объективно сложно удовлетворить определенные эмоции качественно.

Приведу примеры, чтоб вам было понятно:

А) живет молодая девушка в тайге после ВУЗа («Север» оплатил обучение, вынуждена теперь жить и отрабатывать), а сама – эстет – театров и музеев хочется. Вот и болеет – психосоматика включается.

Б) Девушка вышла замуж за бизнесмена, а он не очень любит ее подружек. И она вроде как смирилась. И вот у нее все есть – комфорт, деньги, путешествия, но нет коммуникативных эмоций – она чахнет.

Конечно, это примеры в общем, понятно, что ситуации решаемы, но именно, чтоб была ясна суть, я их обозначила.

Еще хочу заметить, что в споре или ссоре любимые люди часто бьют именно в эмоциональную направленность личности и это всегда повод к конфликту ! Поэтому не стоит бить в самое больное – это по-меньшей мере манипуляция, а по-бОльшей – не мудро и не взросло. Берегите любимых!

Ну и, как минимум, учитывайте общую эмоциональную направленность вашего человека при построении отношений!

Всем приятных и эмоций и, ну, берегите эмоции других!

Keep in touch , как говорится!

Хотя эмоции сами по себе не являются мотивами (которые я рассматриваю как сложное образование, включающее в себя потребность, идеальную (представляемую) цель и мотиваторы, т. е. факторы, повлиявшие на принятие решения и формирование намерения), они могут выступать в мотивационном процессе не только в качестве «советчика» или энергетического усилителя побуждений, возникающих в процессе мотивации, но и самого побудителя, правда, не действий по удовлетворению потребности, а мотивационного процесса. Это происходит в том случае, когда у человека возникает потребность в эмоциональных ощущениях и переживаниях и когда человек осознает их как ценность.

Эмоции как" ценность. В 70-х годах XX века развернулась дискуссия между Б. И. Додоновым и П. В. Симоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью. На первый взгляд спор этот не имеет отношения к рассмотрению мотивацион-ной роли эмоций. Однако в действительности понимание эмоции как ценности означает не что иное, как осуществление эмоциями функции побуждения, притягательности для человека.

Додонов справедливо считает, что эмоции необходимы для существования человека и животных, для их ориентировки в мире, для организации их поведения. «И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели» (1978, с. 46-47). Однако эмоции, по Додонову, обладают и самостоятельной ценностью. «Этот факт, -пишет он, - достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-то занимается ради удовольствия» (Там же, с. 47). Ученый отмечает, что с теоретическим осмыслением этому факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика со стороны которых «выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка». До сих пор «весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка» (Там же, с. 47-48). При этом Додонов ссылается на многие художественные произведения, в которых писатели и поэты отразили мотивационное значение эмоций, представив эмоцию как мотив поведения.

Потребность в эмоциональном насыщении. Понимание эмоции как ценности приводит Б. И. Додонова (1978) к представлению о том, что у человека имеется потребность в «эмоциональном насыщении», т. е. в эмоциональных переживаниях. Действительно, еще знаменитый математик Б. Паскаль говорил, что мы думаем, что ищем покоя, а на самом деле ищем волнений. Это означает, что эмоциональный голод может прямо обусловливать мотивационный процесс.

В 70-х годах XX века развернулась дискуссия между Б. И. Додоновым и П. В. Симоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью. На первый взгляд спор этот не имеет отношения к рассмотрению мотивационной роли эмоций. Однако в действительности понимание эмоции как ценности означает не что иное, как осуществление эмоциями функции побуждения, притягательности для человека.

Додонов справедливо считает, что эмоции необходимы для существования человека и животных, для их ориентировки в мире, для организации их поведения.

«И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели» (1978, с. 46-47).

Однако эмоции, по Додонову, обладают и самостоятельной ценностью. «Этот факт, - пишет он, - достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-то занимается ради удовольствия» (Там же, с. 47). Ученый отмечает, что с теоретическим осмыслением этому факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика со стороны которых «выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка». До сих пор «весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка» (Там же, с. 47-48). При этом Додонов ссылается на многие художественные произведения, в которых писатели и поэты отразили мотивационное значение эмоций, представив эмоцию как мотив поведения.

Потребность в эмоциональном насыщении. Понимание эмоции как ценности приводит Б. И. Додонова (1978) к представлению о том, что у человека имеется потребность в «эмоциональном насыщении», т. е. в эмоциональных переживаниях. Действительно, еще знаменитый математик Б. Паскаль говорил, что мы думаем, что ищем покоя, а на самом деле ищем волнений. Это означает, что эмоциональный голод может прямо обусловливать мотивационный процесс.

Для обоснования этой потребности Додонов ссылается на известные последствия отрыва ребенка от матери и на феномен сенсорной депривации. Первое доказательство основывается на том, что отсутствие интимного контакта младенца с матерью приводит к плохому его развитию, к частым болезням, ущербной эмоциональности, «холодности», низкой способности к сопереживанию и сочувствию (Обуховский, 1972; Bakwin, 1949; Bowlby, Robertson, 1956). С этим доводом можно согласиться, хотя этот пример скорее свидетельствует о том, что для развития эмоциональной сферы ребенка нужна тренировка этой сферы, которая и обеспечивается контактом с матерью и связанными с ним чувствами, переживаниями. Со вторым же примером согласиться трудно. Ведь при сенсорной депривации речь идет об ограничении притока раздражителей, воздействующих на органы чувств (анализаторы), но отнюдь не о чувствах и эмоциях. Возникающие при сенсорной депривации психические нарушения, как утверждает сам Додонов, дают лишь основание подозревать, что среди причин, вызывающих эти нарушения, может быть и отсутствие разнообразия эмоциональных переживаний. Поэтому он говорит об эмоциональной депривации, считая, что она является следствием сенсорной депривации. По этому поводу автор пишет: «…если доказана важность чисто сенсорного насыщения для нормального развития и функционирования мозга, то не естественно ли предположить, что насыщение эмоциями… является для него еще более необходимым? А раз дело обстоит именно таким образом, то это означает, что эмоциональное насыщение организма является его важной врожденной и прижизненно развивающейся потребностью» (1978, с. 76).

В этой цитате обращает на себя внимание смелый переход автора от предположения о необходимости насыщения эмоциями к констатации этого как уже имеющего место факта.

Додонов полагает, что потребность в эмоциональном насыщении является физиологической, несмотря на то что сами эмоции несут в себе психологическое содержание. Он обосновывает это тем, что всякий орган должен функционировать, в противном случае произойдет его инволюция, деградация. Следовательно, центры эмоций нуждаются в функционировании, т. е. в проявлении эмоций для того, чтобы сохранить свою реактивность.

П. В. Симонов не согласен с трактовкой эмоций как ценности, так как в этом случае они сами являются мотивом, «притягивающим» субъекта к деятельности. Он ссылается на А. Н. Леонтьева (1971), который утверждал, что эмоции не являются мотивами, и на философа С. Штрессера (Strasser, 1970), который не отождествляет эмоции с влечениями и потребностями. По Симонову, самостоятельная ценность эмоций, их способность мотивировать поведение в любом случае оказываются иллюзией.

Стремление к переживанию положительных эмоций не в состоянии объяснить, почему данный человек стремится именно к такому, а не иному источнику удовольствия.

С последним утверждением можно согласиться. Однако нельзя при этом не отметить ограниченность понимания Симоновым (и не только им) мотива. Дело в том, что эмоция-потребность, во-первых, еще не весь мотив, и во-вторых, как всякая потребность, она может удовлетворяться разными способами и средствами. Поэтому нельзя требовать от потребности ответа на все вопросы: почему, для чего и как. Но это не устраняет у потребности в эмоциональном переживании функции побуждения. Просто надо понимать, что это побуждение не к деятельности, а лишь к развертыванию мотивационного процесса, формированию мотива. Кроме того, ссылаясь на А. Н. Леонтьева, П. В. Симонов не учитывает, что он говорил о «сдвиге мотива на цель», когда деятельность начинает выполняться просто потому, что доставляет человеку удовольствие.

О потребности человека в положительных эмоциях пишет Э. Фромм. Действительно, человек делает многие вещи ради получения удовольствия, наслаждения: слушает музыку, читает нравящуюся ему и не раз уже читанную им книгу, катается на американских горках, чтобы испытать «острые ощущения» и т. д. Поэтому эмоция выступает в виде цели (человек делает что-то ради получения желаемого переживания). Осознаваемая же цель является для человека ценностью или, по Б. И. Додонову, мотивом поведения.

Полнота удовлетворения эмоциональной потребности зависит от качества предмета удовлетворения. Это отчетливо проявилось в исследовании В. Д. Балина и А. А. Меклер (1998), которые показали, что прослушивание музыки при ее воспроизведении на аппаратуре высшего качества с пластинки вызывает эмоции большей интенсивности и в большем количестве, чем с кассетного магнитофона третьего класса. По аналогии можно сказать, что глубина и интенсивность эмоционального переживания при прослушивании музыки на стереофоническом проигрывателе будет больше, чем на монофоническом, а присутствие на концерте доставит большее эмоциональное наслаждение, чем прослушивание того же музыкального произведения дома. Точно так же большее эмоциональное впечатление окажет посещение картинной галереи, чем просматривание дома альбомов, слайдов и открыток.

"В мире эмоций", Киев, 1987 г., С. 48-52.

Как известно, существует два вида оценивания действительности: эмоциональное и рациональное, словесное. Словесные оценки "хорошо - плохо", "опасно - неопасно", "красиво - некрасиво" и т. д. выступают как мера ценности предметов, событий, поступков. Иначе обстоит дело с эмоциональными переживаниями человека. Обозначая ценность определенных явлений действительности, они и сами являются своеобразными ценностями. Люди поэтому могут не только любить кого-то, но, как отмечали, например, Байрон и Толстой, любить самое любовь, переживания любви. При этом ценность эмоций может быть как опосредованной убеждениями человека моральной ценностью, так и непосредственной ценностью, уходящей своими корнями в природную потребность организма в эмоциональном насыщении.

Когда поэт, обращаясь к судьбе, восклицает: "Пошли мне бури и ненастья, но от покоя сохрани!" - он подчеркивает прежде всего моральную ценность эмоций, противопоставляя их преступному равнодушию. Но эмоции желанны для нас и помимо всякой своей ценности как регулятора морального поведения. Если чело-в-ка долго ничего не волновало, не тревожило, он начинает испытывать настоящий эмоциональный голод. Как и всякая другая неудовлетворенная потребность, эмоциональный голод имеет свое специальное эмоциональное выражение. Это хорошо известное всем чувство скуки, которое человек испытывает, когда ему не-и чем заняться или когда он занимается однообразной работой, недоставляющей ему необходимого разнообразия переживаний. Эмоциональный голод не просто неприятен - он мешает нормальному развитию человеческого организма в период детства и губительно действует на него в зрелом возрасте. К эмоциональному насыщению неосознанно стремятся даже животные, однако лишь у людей потребность в эмоциях становится индивидуально дифференцированной и прочно связывается с процессами определенной деятельности, осознаваясь как склонность к ней. Так природная необходимость эмоций не только для ориентации организма, но и для его нормального развития и функционирования приобретает чисто человеческий статус самодовлеющей ценности.

То, что человеческие эмоции одновременно выступают в роли оценки и в роли ценности, не означает, что эти две их роли нераздельны. Напротив, в каждой из двух своих ипостасей эмоция бывает представлена также и в двух разных системах отношений. Первая система -это отношение субъекта деятельности к ее целям, промежуточным результатам и разного рода обстоятельствам, облегчающим или затрудняющим их достижение. Вторая - его же отношение к самой деятельности. Поясним сказанное на довольно простом примере. Скажем, кто-либо из наших читателей любит в свободное время поиграть в шахматы. Каждый раз как он садится за доску с тем или иным интересным для него партнером, он мечтает выиграть. Выигрыш выступает для него как ценность и цель, само же эмоционально окрашенное желание выиграть- как оценка значимости той цели, которую человек поставил перед собой уже в начале игры. Чем значимее цель, тем больше желание ее достигнуть.

Выигрыш у сильного партнера способен поднять шахматиста в собственных глазах и в глазах других игроков выше, чем выигрыш у слабого, поэтому и желание в первом случае сильнее. Но вот началась игра. Создалась острая и сложная позиция с обоюдными шансами. К желанию выиграть присоединяются теперь волнение и особое интеллектуальное чувство проблемности ситуации, своеобразное "когнитивное страдание". Эта эмоция - тоже оценка, отражающая сложность позиции. Если в то время, когда игрок обдумывает ход, раздается посторонний шум, он, возможно, вызовет у шахматиста раздражение, то есть невербальную (несловесную) отрицательную ситуацию, которая мешает ему сделать правильный ход и тем самым достичь необходимого промежуточного результата.

Но вот играющему удалось хорошо разобраться в позиции, выработать многообещающий план дальнейшей игры, который, как он надеется, приведет его к победе. В этом случае он испытывает радость как оценку удачного решения проблемы, а возможно, и гордость - как оценку своих способностей. Если же вскоре выясняется, что его расчет оказался ошибочным, это будет оценено эмоцией разочарования, а если план сорвется из-за простой небрежности, например неудачной перестановки ходов, игрок испытает досаду. Однако не все еще потеряно, игра продолжается, к в процессе ее шахматист продолжает испытывать множество новых разнообразных переживаний-оценок, в том числе и немало эстетических от того или иного красивого хода как со своей стороны, так и со стороны противника (вот оно - "бескорыстие" эстетических эмоций!). Наконец, игрок может бурно обрадоваться, выиграв партию, или огорчиться и почувствовать себя уязвленным, проиграв ее. И все эти эмоции по отношению к цели игры будут не чем иным, как оценками.

Но нас заинтересовал еще один вопрос: сел ли данный человек за доску только ради самоутверждения или у него был и другой мотив? Такой мотив безусловно существовал, более того, в данном случае он скорее всего был даже основным, поскольку речь идет об игре, а не о продуктивной деятельности. Таким мотивом было удовольствие от игры. Из чего же оно сложилось? Да из тех же самых переживаний, которые рождало у шахматиста оценивание определенных ситуаций и эффектов его деятельности в данный момент. Но поскольку субъекта побуждало к игре желание получить удовольствие от нее, то последнее и все, стало быть, составляющие его конкретные переживания в системе отношений "субъект - деятельность" выступали уже как ценности. На основании этого примера и подобных ему мы делаем вывод, что человек не безразличен не только к результатам деятельности, к той пользе, которую она приносит, но и к ее эмоциональному содержанию.

В зависимости от того, в какой роли мы рассматриваем эмоцию, меняются и многие другие ее характеристики. Так, отрицательные эмоции, выступая в качестве оценок, всегда отталкивают субъекта от оцененной им ситуации или побуждают к ее преодолению, уничтожению. Они же в качестве ценностей могут иной раз не отталкивать, а притягивать личность к определенным занятиям. Интуитивно такую диалектическую двойственность эмоций очень верно подметил А. С. Пушкин, когда писал о Татьяне Лариной:

Тайну прелесть находила

И в самом ужасе она

Так нас природа сотворила,

К противоречию склонна.

Всякое наслаждение, понуждающее нас к деятельности, вообще никогда не состоит из одних положительных эмоций. "Музыка наслаждения" - это всегда сложная структура из разных эмоций при таком их сочетании, когда возникающие отрицательные переживания достаточно быстро "снимаются" положительными. "Люблю накал борьбы,- написал в анкете один из опрошенных нами студентов факультета физвоспитания Симферопольского госуниверситета, отвечая на вопрос, за что он любит спорт.-Когда выходишь на финишную прямую, буквально задыхаешься от недостатка кислорода, в висках стучит, ноги не поднимаются, а темп бега все нарастает. Именно это я люблю. Если на соревнованиях не было спортивной борьбы на дистанции, я остаюсь неудовлетворенным от бега: не было тех ощущений, о которых

мечтал, становясь на старт".

Каждый полет для абсолютного чемпиона мира по высшему пилотажу Владимира Мартемьянова, по его словам, "был наслаждение", и к самолету он поэтому спешил "с радостным волнением и нетерпением... как когда-то спешил на свидание с девушкой".

И вот из чего складывалось это наслаждение: "Сначала бросаю самолет отвесно вниз. Высота предательски быстро теряется, а нужной скорости все нет. С ужасом понимаю: так можно лететь до самой земли - и все безрезультатно... Началась жестокая схватка с разжиженным жарой коварным испанским небом..."

Великое наслаждение испытывал А. С. Пушкин, создавая свои творения. "И ведаю: мне будут наслажденья...- писал он,- порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь". Не только спорт или поэзия, но и самый обыкновенный труд бывает мил людям за то, что он заставляет их переживать, волноваться, грустить, ликовать. Муки и радость творчества неразделимы и лишь в сочетании друг с другом приносят наслаждение творцу. Если эмоция в роли оценки выступает, говоря словами А. Н. Леонтьева, как "механизм движения деятельности", то есть выполняет служебную функцию, побуждая к деятельности ради

"помеченной" ею ценности, то в качестве самостоятельной ценности она становится одним из мотивов деятельности. Следовательно, эмоция, выступая одновременно в двух ипостасях, двояким образом участвует и в обусловливании деятельности, в ее организации.

Знание, что эмоция постоянно выступает и как ценность, положительная или отрицательная (антиценность), позволяет глубже понять природу многих психологических явлений: склонностей, которые представляют собой человеческую потребность в определенных видах деятельности не только как в средствах достижения желанных целей, но и как в источниках желанных ("ценных") переживаний, удовольствия от деятельности, и конкретно исследовать состав последнего для каждого конкретного случая. Иногда искусствоведы прямолинейно считают, что мажорность или минорность стиля писателя, грустный или веселый тон его произведений определяется его характером. "Пессимист, меланхолик,- пишет, например, Л. А. Зеленев,- на все откликается грустной нотой; художник с оптимистическим складом характера тяготеет к созданию образов, звучащих мажорно".

На самом же деле не все так просто. Тон творчества в гораздо большей мере определяют не те эмоции, которые чаще всего испытывает художник, а те, которые для него наиболее ценны. Подтверждение этому можно найти, например, в "Авторской исповеди" Н. В. Гоголя: "На меня находили припадки тоски... Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать". О своем "невеселом и задумчивом характере" говорили и многие другие писатели, получившие известность как юмористы (Джером К. Джером, М. Зощенко и др.).